Размышляя о Надежде Болтянской, неизбежно вспоминаешь выдающегося поэта Серебряного века Иннокентия Анненского. И это неслучайно. Поэтическая судьба Надежды Болтянской довольно похожа на судьбу Анненского, страдавшего всю жизнь от неизлечимой болезни (порок сердца), не получившего должного признания при жизни, умершего тогда, когда, казалось бы, известность была уже на пороге.
Есть что-то неуловимо схожее и в текстах этих поэтов, страдавших от тяжёлых недугов, рисковавших умереть в любую минуту и умерших в возрасте «слегка за пятьдесят». Предчувствие близкой смерти всегда накладывает определённый отпечаток на творчество. Но что характерно – ни у Иннокентия Анненского, ни у Надежды Болтянской нет никакой зацикленности на теме смерти, смакования похоронных подробностей и надрывного нытья. Сильный человек принимает боль с достоинством, хотя и не без печали. И эта печаль, разлитая по страницам их книг, и вместе с тем преодоление страдания с произрастающим отсюда умением остро чувствовать радость бытия составляют, пожалуй, одно из главных достоинств стихов столь неординарных авторов. Обострённое чувство природы, особое внимание к деталям, мельчайшим подробностям, мелочам, на которые иной поэт и не обратит внимание, – вот это и есть одна из отличительных черт такой поэзии. Поэзии обречённости, но не обречённых. Скорее духовно просветлённых.
Если внимательно читать Надежду Болтянскую, то нельзя не отметить образный и яркий язык автора. Она не просто находит точные слова для выражения своих мыслей и впечатлений, но и умеет заставить читателя сопереживать своему лирическому герою. Стихи её лаконичны, но при этом сохраняют яркую эмоциональность и выразительность. Они скорее импрессионистские, чем прямолинейно реалистические. Хотя, конечно, поэзия – столь зыбкая категория, что ограничить её какими-то рамками невозможно.
Когда она говорит, что «жизнь любая хороша», что в будущей жизни она будет «стрижом, а может, воробьём», понимаешь, что это не просто слова, не мимолётные фразы в угоду читателю, а самая настоящая вера в светлое, в счастливый исход. У Надежды Болтянской вообще очень оптимистичные стихи, если принять во внимание её тяжёлую болезнь. Казалось бы, уже и не во что верить, не на что надеяться, а она спокойно заявляет:

Будут ночи синими,
Деревца зелёными.
Будут дни красивыми
И глаза влюблёнными.

Как будто впереди только радужные дни, и нет ни забот, ни недуга, ни тяжёлых предчувствий, – такая вот детская непосредственность! Но, наверное, в том и состоит подлинное мастерство, чтобы, превозмогая боль и отчаяние, дарить людям надежду. Разумеется, не только из светлого и радужного состоит её поэзия. Она пишет, к примеру, жутковатое постновогоднее стихотворение, в котором говорит:

Хочется тряпицей
Зеркало закрыть.

Она почти приказывает себе: «Помой полы и не реви, старуха», она признаётся: «…рву рубашку, ору», «Я плачу, скулю, схожу с ума…» Но, как бы взяв себя в руки, возвращается к нам, чтобы сказать простые и понятные каждому вещи:

В долгом ожиданьи
Робкого тепла
Веришь с опозданьем,
Что весна пришла.

Стихам Надежды Болтянской свойственна совершенно особая интонация, которую улавливаешь, прочитав хотя бы несколько текстов. И нельзя сказать, что автор стремился к этому целенаправленно, вырабатывая стиль, применяя определённый набор приёмов. У хороших поэтов это происходит естественным образом, как дыхание. Стихи являются частью жизни и звучат в той тональности, в которой мыслит и чувствует автор. А Надежда Болтянская мыслит и чувствует вполне определённо. Для неё нет откровенно чёрного и белого, она и в тёмном способна увидеть светлое, в самом неприглядном разглядеть определённую красоту. Потому и слова её звучат порой как завет:

Как много красок, много света,
Пусть так останется всегда.

Особо стоит сказать о технике стихосложения. Надежда Болтянская не была стилистом в общепринятом смысле этого слова. Не злоупотребляла аллитерацией, не скатывалась к примитивизму, не искала кричащих словосочетаний. Однако к отделке стихотворений относилась довольно серьёзно. У неё не найти проходных строф или небрежных рифм. Слова плотно и удачно подогнаны друг к другу, создавая выпуклую картинку:

В зябких цыпках лапы лип,
Свет московского предместья.
Мокрый ком к пальто прилип,
Снег и дождь на прежнем месте.

Трудно сказать, какое место в современной поэзии занимает Надежда Болтянская. Наверное, своё. Только своё. По праву. Её стихи ценили такие известные авторы, как Владимир Салимон, Евгений Бунимович, Кирилл Ковальджи, она публиковалась в толстых литературных журналах, состояла в СП Москвы, но для истинного понимания творчества это не столь важно. Всего этого могло и не быть, но стихи её хуже не стали бы. Важно то, что теперь, после смерти автора, мы открываем для себя замечательного поэта. Не очень оценённого при жизни. Тут не следует, пожалуй, сваливать всё на каких-то недоброжелателей, на заговор литчиновников, на хроническое невезение. Кто знает, может быть, иные авторы и могут состояться только в таких условиях – не успев насладиться хотя бы минимальной славой и не получив солидной порции читательской любви… Надежда Болтянская как раз состоялась. Пусть в её жизни не было громких литературных побед, пафосных премий, писательских командировок и гонораров, зато рядом были любящие и заботливые люди. И были стихи – написанные и, к сожалению, ненаписанные. Было долгое и упорное восхождение к вершинам поэзии. Были вдохновение и напряжённая работа. Сама она очень точно отмечает это возвышенное состояние борьбы и вдохновения:

Чем путь южней, тем больше света,
И я, теряя звёздный клад,
Спою невзрачные сюжеты
На новый лад.

А нам теперь остаётся читать ушедшего поэта, думать о нём, о его лирическом герое, запоминать понравившиеся строки и «прокручивать» их потом в голове – вместе со строчками классиков. Надежда Болтянская не писала текстов типа «Моим стихам, как драгоценным винам…», хотя и очень любила Цветаеву. Но себе цену она знала, несомненно. И догадывалась, наверное, что когда-нибудь, потом, через годы её стихам действительно придёт черёд. Что её будут не просто и читать, и помнить. Но и перечитывать, и заучивать стихи наизусть. И, как показывает время, она оказалась права.

Анастасия ЕРМАКОВА
«Литературная газета», №20 (от 25 мая 2016 г.)